Елена Павлова - Ряд случайных чисел [СИ]
— Ничего… — но веселье сразу ушло из глаз Дона, а рука потянулась к груди. — Я понял. Действительно, выбор паскудный. А когда свадьба?
— Да свадьба-то нескоро, — махнул рукой Квали. — Сначала смотрины, потом помолвка, через месяц где-то, потом договора, а свадьба через год-полтора, не раньше. А разница? Перворожденные так быстро ничего не решат, они года три думать будут. Они ж… Да я же рассказывал…
— Тогда, племяш, слушай мою команду: отста-вить! Кончай хандрить, я подумаю, что можно сделать. А пока не заморачивайся. «Все мы колосья его под серпом его.» Вот грохнут нас всех в очередном рейде, и не будет у нас никаких проблем! — оптимистично закончил он.
— Тьфу на тебя! Утешил! — укоризненно посмотрел на него Квали, вздохнул, хотел что-то добавить, но только покачал головой и прошел в предбанник. Донни потянулся, с удовольствием втянул носом пахнущий дымом воздух. А хорошо! Очень! Как странно, что никто не понимает, как это здорово — просто быть. Расстраиваются из-за всякой ерунды, переживают из-за сущей чуши вместо того, чтобы радоваться уже тому, что они живые, теплые, уже тому, что… могут переживать и расстраиваться! Он помнил, как Лья лелеяла свою хандру на взморье. Неужели для того, чтобы так остро почувствовать радость бытия, радость быть живым — надо умереть? Смешно, прямо рекламный слоган: «Только не-живые могут почувствовать радость жизни!» Да уж, это как раз рекламировать не надо, и так от желающих отбою нет! Идиоты! Вечной жизни им хочется! Если ты дурак, так от поднятия ничего не изменится. Ну, станешь ты вечным дураком — и что? И долгая жизнь не спасет: если дурака учить, он не станет умным, он просто будет много знать, давно известная истина. Вообще-то удивительно, почему так получается — то, за что один готов отдать все, даже жизнь, достается совершенно другому, который этого никогда не хотел. И в результате несчастны оба, и хорошо, если только они. Вот Найджел, как Дону удалось узнать, просто мечтает стать вампиром, правда, абсолютно не представляя себе, что это такое. А вместо этого вампиром стал Дэрон. А у Большого из-за этого жизнь трещит… Бардак, короче! Он хмыкнул и закрыл за собой дверь.
Внизу на скамейке Роган травил байки из студенческой жизни магов. Дон, лежа наверху, на полке, слушал краем уха. После трех кружек вина его разморило, а горячий воздух прогрел тело насквозь, и Дон ловил кайф от давно забытого ощущения тепла внутри. Шевелиться не хотелось категорически. Рассказ внизу шел о походе в бордель, у кого-то там это было в первый раз, и его как-то там разыграли. Дон помнил свой «первый раз», такое не забудешь! Он очень долго не мог решиться, ему все казалось, что он предаст этим Лью, «изменит». Ну, дурак был, что ж тут скажешь… Довел себя почти до нуля. А когда наконец решился и зашел к «лучшей девочке заведения», обнаружил там суккуба. Шок был у обоих. Она даже попыталась его чем-то там шарахнуть, вроде «потери памяти». Потом долго извинялась, просила не выдавать. Она тогда очень ему помогла, просветив по многим вопросам. У Льи таких сведений не было, она никогда не ходила в подобные места — сказывались глубинные устои ее человеческого прошлого. А с Витой они даже, можно сказать, подружились и приятелями остались по сей день. Дон сонно улыбнулся. А бывало и по-другому. Совсем по-другому. Вот пять лет назад, например. Вечер был уж больно симпатичный, и от приятеля до казармы он пошел пешком, а не порталом. От подошедшего мужика явственно несло страхом и азартом. Дону все стало ясно после первой же его фразы:
— Райн не желает развлечься? Девочка первый сорт!
Ловушка, причем примитивная, тупая даже. Опять его из-за веснушек приняли за человека, а поскольку в гости он ходил в штатском, за человека богатого. Дон сначала хотел отказаться, но потом решил развлечься. Они поднялись по довольно чистой, но неприятно пахнущей лестнице на второй этаж, мужик открыл дверь в квартиру, пригласил Дона. Дон потянул носом и прислушался. В коридоре, кроме этого мужика, никого. А в комнате кто-то шумно сопит и потеет от страха. Понятно. Дон зашел в квартиру, а когда «сутенер» открыл с приглашающим жестом дверь комнаты, быстро и жестко схватил его за шиворот и просунул, держа на весу, в проем. На голову гостеприимного хозяина из-за двери с размаху опустилось что-то явно весьма тяжелое. Дон толчком послал обмякшее тело вперед, в комнату, и шагнул следом. Здоровенный волосатый детина с недоумением пялился на дело рук своих, сжимая в означенных руках чулок с песком.
— Здравствуй, девочка! — улыбнулся ему Донни.
— А… мня… — мутные глазки забегали, детина выронил чулок, переводя взгляд с валяющегося в отключке подельника на Дона, и обратно, потом попытался сбежать, но Дон поймал его глазами:
— Ну, куда же ты, моя трепетная? Мне сказали — ты первый сорт! Я так хочу любви! Ты же меня не разочаруешь? — еще шире улыбнулся он. Холодное бешенство требовало немедленно убить мерзавца, но Дон пересилил себя. Слишком легко для таких подонков! Он не пожалел толики энергии на приведение в чувство первого «знакомого» и для начала погнал их в ванную, а потом некоторое время развлекался, заставляя «любить» друг друга в разных позициях. Обидно, но очень скоро ему стало скучно и противно. Никакой эстетики! Уж очень неподходящий материал. Он совсем уж было собрался их убить, но потом все же вызвал Детей Жнеца. Зачем лишать Корону рабочих рук? На рудниках они всегда кстати, да еще такие сильные! Самое им там место! Даже память бедняжкам оставил — жаль стирать такие яркие впечатления! Других-то уже не будет!
Дона окончательно разморило, он и не заметил, как задремал. Когда он проснулся, внизу еще кто-то плескался.
— Мужики! Может, пошли уже? Лиса еще помыться хотела, — он сладко потянулся… и замер в этой позе. Раздавшийся женский взвизг и грохот упавшей шайки сказали ему все и сразу, поэтому появившаяся над краем полка гневная физиономия Лисы, увенчанная башней намыленных волос, удивления уже не вызвала.
— Ах, ты! Да ты… Да как ты… Ну, ты наглец! Да я тебя…
Дон откинулся на спину и бессильно захохотал. Жнец Великий, как нелепо! И смутил, и испугал, и обидел, и обозлил до кучи — на раз! Ничего не забыл? Стоило так долго выстраивать стратегию, раздумывать… Сам же только что рассуждал про вечного дурака… И что теперь делать?
— Ах, ты еще и ржешь? — Лиса хлестнула его мочалкой. — Пошел вон, скотина! Да я тебя счаз! Ах, ты!.. — удары сыпались один за другим..
— Я не нарочно, Лиса! — хохотал Донни, спрыгнув с полка и пытаясь увернуться от разъяренной Лисы, от злости забывшей даже про собственную наготу. — Че-естно! Я засну-ул! Ай, не надо! Перестань, тебе мыло в глаза попадет! Ну вот, я же говорил! — мыльная башня развалилась, Лиса яростно терла глаз, стоя посреди бани. Донни подхватил ведро с водой, как оказалось — холодной, и вылил ей на голову. Она взвизгнула от неожиданности, и на мгновение замерла, хватая ртом воздух, мокрые волосы облепили лицо. Все, понял Дон, или сейчас — или уже никогда. Он прижал к себе горячее мокрое тело и вложил в поцелуй все, чему когда-то учила Лья. Поцелуй инкуба. Взять немного энергии, разогнать в себе, чтобы скопировать рисунок — и отдать, отдать больше, чем взял, сколько можешь, сколько есть, чтобы вспыхнула и загорелась!.. Если все удастся — получишь сторицей, если нет — сам дурак… Напряженное в сопротивлении тело вдруг обмякло в его руках, он даже забеспокоился — перестарался? Потеряла сознание? Нет, слава Жнецу, нет! Это ответ! А что с энергией? Мать моя Перелеска, горечь-то какая! Неужели ничего уже не исправишь? Но останавливаться нельзя, она никогда больше его к себе не подпустит, он это прекрасно понимал. И продолжал целовать, обнимая, пряча ее от нее самой в своих объятиях, от бури новых ощущений, шквала незнакомых эмоций, вызывавших смятение и страх. А Лиса, как ни старалась, так и не смогла потом вспомнить, каким образом они оба оказались на полке. Она впала в какой-то транс, не было сил даже открыть глаза. Только тело само выгибалось под его руками и губами, да накатывала темная жуть перед чем-то совершенно сокрушительным и непозволительным, уничтожавшим если не рассудок, то уж самообладание полностью и наверняка. Что же ты со мной сделал? Я же теперь не смогу посмотреть на тебя, чтобы не вспомнить и не сгореть со стыда за то, что чувствовала… Никогда, никогда не смогу…
